Облик Кореи. Связь веков. | Ким Ир Сен: попытка биографического очерка.

[

] [

]

Ким Ир Сен: попытка биографического очерка.

Данная статья была первоначально опубликована в качестве главы книги "Северная Корея: вчера и сегодня" (Москва, Издательская фирма "Восточная литература", 1995). Предлагаемый далее вариант переработан автором в конце 1998 года в ходе подготовки к английскому изданию книги и в силу этого существенно отличается от ранее опубликованного. Автор считает данный вариант более точным. Личность правителя всегда оказывает немалое влияние на судьбу страны - с этим, пожалуй, не решится спорить даже самый убежденный сторонник исторического детерминизма. В особой степени относится это к диктатурам, особенно таким, в которых власть правителя практически не ограничена ни традицией, ни влиянием сильных зарубежных "покровителей", ни каким-то, пускай и слабым, общественным мнением. Одним из примеров такой диктатуры является Северная Корея - государство, во главе 46 (а фактически -- 49) лет стоял один и тот же человек - "Великий Вождь, Солнце нации, Маршал Могучей Республики" Ким Ир Сен. Он возглавил это государство в момент его создания, и, судя по всему, "Могучая Республика" ненадолго переживет своего бессменного руководителя. Полвека находиться на высшем государственном посту - редкость в современном мире, отвыкшем от долгих монархических правлений, и уже один этот факт делает биографию Ким Ир Сена вполне достойной изучения. Но надо помнить, что Северная Корея - государство во многих отношениях уникальное, что не может не привлекать еще больше внимания к личности ее руководителя. Вдобавок, биография Ким Ир Сена почти неизвестна советскому читателю, который до недавнего времени был вынужден довольствоваться лишь краткими и весьма далекими от истины справками "Ежегодников БСЭ" и других подобных изданий. Говорить и писать о биографии северокорейского диктатора трудно. В детстве Ким Ир Сен - сын скромного сельского интеллигента - не привлекал к себе ничьего особого внимания, в молодости ему - партизанскому командиру - совсем незачем было афишировать свое прошлое, а в зрелые годы, став правителем Северной Кореи и оказавшись в неизбежной круговерти интриг, он тоже был вынужден, с одной стороны, оберегать свою жизнь от посторонних взглядов, а с другой - собственными руками и руками своих официальных историографов творить себе новую биографию, которая сплошь и рядом расходилась с реальной, но зато куда более соответствовала требованиям политической ситуации. Ситуация эта часто менялась - менялась и официальная версия биографии "Великого Вождя, Солнца Нации". Поэтому то, что корейские историки писали о своем лидере в 50-е гг. мало похоже на, то что они пишут сейчас. Прорваться через завалы противоречивых и по большей части весьма далеких от истины утверждений официальной северокорейской историографии весьма сложно, а то и просто невозможно, надежных же документов, касающихся биографии Ким Ир Сена, особенно в молодые годы, сохранилось очень немного. Таким образом, человек, которому в современном мире принадлежит рекорд продолжительности пребывания на высшем государственном посту, и поныне во многом остается загадочной фигурой. Рассказ о жизни Ким Ир Сена в силу этого будет сплошь и рядом полон неясностей, недомолвок, сомнительных и ненадежных фактов. Тем не менее, за последние десятилетия усилиями южнокорейских, японских и американских ученых (среди последних надо назвать в первую очередь профессора Со Дэ Сука в США и профессора Вада Харуки в Японии) удалось установить многое. Советские специалисты - как ученые, так и практические работники - зачастую были куда более информированы, чем их зарубежные коллеги, но по понятным причинам им до недавнего времени приходилось хранить молчание. Тем не менее, автору данной статьи в ходе проводимых им разысканий также удалось собрать определенный материал, который вместе с результатами работ зарубежных исследователей лег в основу данной статьи. Особую роль среди собранного материала играют записи бесед с теми участниками рассматриваемых событий, которые в настоящее время живут в нашей стране. *** О семье Ким Ир Сена и его детстве известно немного. Хотя корейскими пропагандистами и официальными историографами написаны десятки томов на эту тему, но в них едва ли возможно отделить истину от позднейших пропагандистских наслоений. Родился Ким Ир Сен 15 апреля 1912 года (дата иногда ставится под сомнение) в Мангендэ - небольшой деревне под Пхеньяном{*1}. Чем занимался его отец Ким Хен Чжик (1894-1926) - сказать с определенностью трудно, так как за свою короткую жизнь Ким Хен Чжик сменил не одно занятие. Чаще всего в появлявшихся время от времени в советской печати биографических справках о Ким Ир Сене его отца называли сельским учителем. Это и звучало хорошо (учитель -- профессия благородная и, с официальной точки зрения, вполне "благонадежная"), и не было лишено оснований -- временами Ким Хен Чжик действительно преподавал в начальных школах. Но в целом отец будущего Великого Вождя относился к той низовой (по сути - маргинальной) корейской интеллигенции, которая то учительствовала, то находила себе какую-нибудь конторскую службу, то как-то иначе зарабатывала на жизнь. Сам Ким Хен Чжик, помимо преподавания в школе, занимался траволечением по рецептам дальневосточной медицины. Семья Ким Ир Сена была христианской. Протестантизм, проникший в Корею в конце XIX века, получил немалое распространение на сепвере страны. Христианство в Корее воспринималось во многом как идеология модернизации, и, отчасти, современного национализма. Отец Ким Ир Сена сам окончил основанную миссионерами школу, и поддерживал связи с христианскими миссиями. Разумеется, сейчас тот факт, что отец Ким Ир Сена (как, впрочем, и его мать) был не просто верующим протестантом, но и христианским активистом, всячески замалчивается, а его связи с религиозными организациями объясняются лишь стремлением найти легальное прикрытие для революционной деятельности. Мать Ким Ир Сена - Кан Бан Сок (1892 -1932) была дочерью местного протестантского священника. Кроме Ким Ир Сена, настоящим именем которого было Ким Сон Чжу, в семье было еще двое сыновей {*2}. Как и большинство семей низовой корейской интеллигенции, Ким Хен Чжик и Кан Бан Сок жили небогато, временами просто нуждаясь. Северокорейская историография утверждает, что родители Ким Ир Сена -- особенно его отец -- были заметными руководителями национально-освободительного движения. Впоследствии официальные пропагандисты стали даже утверждать, что Ким Хен Чжик был главной фигурой во всем антиколониальном движении. Разумеется, это не так, но отношение к японскому колониальному режиму было в этой семье, безусловно, враждебным. В частности, по сравнительно недавно опубликованным данным японских архивов, Ким Хен Чжик действительно принимал участие в деятельности небольшой нелегальной националистической группы, созданной весной 1917 г. [16, с.28] Северокорейские историки утверждают, что Ким Хен Чжик даже был арестован за свою деятельность и прове л некоторое время в японской тюрьме, но не ясно, насколько эти утверждения соответствуют истине. По-видимому, именно желание уехать из оккупированной захватчиками страны, соединенное со стремлением избавиться от постоянной нужды, заставило родителей Ким Ир Сена, подобно многим другим корейцам, в 1919 или 1920 г. переехать в Маньчжурию, где маленький Ким Сон Чжу начал учиться в китайской школе. Уже в детстве Ким Ир Сен в совершенстве овладел китайским, на котором свободно говорил всю жизнь (до старости, по слухам, его любимым чтением оставались классические китайские романы). Правда, на некоторое время он возвращался в Корею, в дом деда, но уже в 1925 г. покинул родные места, чтобы вновь вернуться туда через два десятилетия. Однако и переезд в Маньчжурию не слишком улучшил положение семьи: в 1926 г. в возрасте 32 лет умер Ким Хе н Чжик и 14-летний Ким Сон Чжу осиротел [15, c.6] Уже в Гирине, в старших классах школы Ким Сон Чжу вступает в подпольный марксистский кружок, созданный местной нелегальной организацией китайского комсомола. Кружок был почти сразу же раскрыт властями, и в 1929 г. 17-летний Ким Сон Чжу, который был самым младшим из его членов, оказался в тюрьме, где провел несколько месяцев. Официальная северокорейская историография, разумеется, утверждает, что Ким Ир Сен был не просто участником, но и руководителем кружка, что однако, полностью опровергается документами (см.: [15, с.7; 16, с.41-42]). Вскоре Ким Сон Чжу вышел на свободу, но с этого момента его жизненный путь круто изменился: не окончив, по-видимому, даже школьного курса, молодой человек ушел в один из многочисленных партизанских отрядов, действовавших в тогдашней Маньчжурии, чтобы сражаться с японскими захватчиками и их местными сторонниками, бороться за лучший мир, более добрый и справедливый, чем тот, который он видел вокруг себя. В те годы это был путь, по которому шли многие и многие молодые люди Китая и Кореи, те, кто не хотел или не мог подлаживаться к захватчикам, делать карьеру, служить или спекулировать. Начало 30-х гг. было временем, когда в Маньчжурии развертывалась массовое антияпонское партизанское движение. Участие в нем принимали и корейцы, и китайцы, представители всех действовавших там политических сил: от коммунистов до крайних националистов. Молодой Ким Сон Чжу, который еще в школьные годы был связан с комсомольским подпольем, вполне естественно оказался в одном из созданных Компартией Китая партизанских отрядов. О раннем периоде его деятельности известно мало. Официальная корейская историография утверждает, что с самого начала своей деятельности Ким Ир Сен возглавлял созданную им Корейскую Народно-Революционную Армию, которая действовала хотя и в контакте с частями китайских коммунистов, но в общем вполне самостоятельно. Эти утверждения, разумеется, не имеют никакого отношения к действительности. Никакой Корейской Народно-Революционной Армии просто никогда не существовало, миф о ней - это лишь часть кимирсеновского мифа, возникшая к конце 1940-х гг. и окончательно утвердившаяся в северокорейской "историографии" десятилетием позже {*4}. Корейская пропаганда всегда стремилась представить Ким Ир Сена в первую очередь национальным корейским вождем, и поэтому старалась скрыть те связи, которые в прошлом существовали между ним и Китаем или Советским Союзом. Поэтому северокорейская печать не упоминала ни членство Ким Ир Сена в Китайской Компартии, ни его службу в Советской Армии. В действительности же Ким Ир Сен вступил в один из многочисленных партизанских отрядов китайской компартии, членом которой он и стал вскоре после 1932 г. Примерно в это же время он принимает и тот псевдоним, под которым ему предстоит войти в историю - Ким Ир Сен. Молодой партизан, по-видимому, показал себя неплохим военным, так как продвигался он по службе неплохо. Когда в 1935 г., вскоре после того, как ряд партизанских отрядов, действовавших близ корейско-китайской границы, был объединен во Вторую отдельную дивизию, в свою очередь входившую в состав Объединенной Северо-Восточной Антияпонской Армии, Ким Ир Сен был политкомиссаром 3-го отряда (примерно 160 бойцов), а уже 2 года спустя мы видим 24-летнего партизана на посту командира 6-й дивизии, которую обычно так и называли "дивизией Ким Ир Сена". Конечно, название "дивизия" не должно вводить в заблуждение: в данном случае это грозно звучащее слово означало лишь сравнительно небольшой партизанский отряд в несколько сотен бойцов, действовавший близ корейско-китайской границы. Тем не менее, это был успех, который показывал, что молодой партизна обладал и некоторым военным дарованием, и качествами лидера (о карьере Ким Ир Сена см.: [16, с.112, с.145-148]). Самой известной из операций 6-й дивизии стал рейд на Почхонбо, после удачного проведения которого имя Ким Ир Сена получило определенную международную известность. В ходе этого рейда около 200 партизан под командованием Ким Ир Сена пересекли корейско-китайскую границу и утром 4 июня 1937 г. внезапно атаковали небольшой городок Почхонбо, уничтожив местный жандармский пост и некоторые японские учреждения. Хотя современная северокорейская пропаганда и раздула масштабы и значение этого рейда до невозможности, вдобавок приписав его совершение никогда не существовавшей Корейской Народно-Революционной Армии, но и в действительности этот эпизод был немаловажен, ибо партизанам почти никогда не удавалось пересекать тщательно охранявшуюся корейско-маньчжурскую границу и проникать на собственно корейскую территорию. После рейда на Почхонбо, слухи о котором распространились по всей Корее, о "полководце Ким Ир Сене" заговорили всерьез. О рейде и его организаторе стали писать газеты, а японская полиция включила его в число особо опасных "коммунистических разбойников". В конце 30-х гг. Ким Ир Сен встретил свою жену - Ким Чжон Сук, дочь батрака из северной Кореи, которая в 16 лет вступила в партизанский отряд. Правда, похоже, что в действительности Ким Чжон Сук была не первой, а второй женой Ким Ир Сена. Его первая жена -- Ким Хе Сун -- тоже воевала в его отряде, но в 1940 г. попала в плен к японцам. Впоследствии она жила в КНДР и занимала различные ответственные посты среднего уровня. Справедливы ли эти слухи -- сказать сложно, но, как бы то ни было, официальная северокорейская историография утверждает, что первой женой Ким Ир Сена была именно Ким Чжон Сук, мать нынешнего "наследного принца" Ким Чжон Ира. Судя по воспоминаниям тех, кто встречался с ней в 40-е гг. это была тихая женщина невысокого роста, не очень грамотная, не владеющая иностранными языками, но приветливая и жизнерадостная. С ней Ким Ир Сену довелось прожить самое бурное десятилетие своей жизни, в течение которого он из командира маленького партизанского отряда превратился в правителя Северной Кореи [15, c.50-51; 3]. К концу 30-х гг. положение маньчжурских партизан резко ухудшилось. Японские оккупационные власти решили покончить с партизанским движением и с этой целью в 1939-1940 гг. сосредоточили в Маньчжурии значительные силы. Под натиском японцев партизаны несли тяжелые потери. К тому времени Ким Ир Сен был уже командиром 2-го оперативного района 1-й армии, ему подчинялись партизанские части в провинции Цзяндао. Его бойцам не раз удавалось наносить тяжелые удары по японцам, но время работало против него. К концу 1940 г. из числа высших руководителей 1-й армии (командующий, комиссар, начальник штаба и командиры 3 оперативных районов) в живых остался только один человек - сам Ким Ир Сен, все же остальные были убиты в боях. Японские каратели с особой яростью развернули охоту на Ким Ир Сена. Положение становилось безвыходным, силы таяли на глазах. В этих условиях в декабре 1940 г. Ким Ир Сен вместе с группой своих бойцов (около 13 человек) прорывается на север, переходит Амур и оказывается в Советском Союзе. Начинается период его эмигрантской жизни в СССР {*5}. Надо сказать, что долгое время как среди корееведов, так и среди самих корейцев циркулировали слухи о якобы произошедшей в СССР "подмене" Вождя. Утверждалось, что настоящий Ким Ир Сен - герой Почхонбо и комдив Антияпонской объединенной армии погиб или умер около 1940 г., а с этого времени под именем Ким Ир Сена действовал уже другой человек. Слухи эти зародились в 1945 г., когда Ким Ир Сен вернулся в Корею и многие поразились молодости бывшего партизанского командира. Свою роль сыграло и то, что псевдонимом "Ким Ир Сен" с начала 20-х гг. пользовалось несколько партизанских командиров. Убежденность в якобы произошедшей подмене была в то время на Юге так велика, что эта версия без всяких оговорок попала даже в американские разведывательные донесения [14]. Чтобы бороться со слухами, советские военные власти даже организовали показательную поездку Ким Ир Сена в его родную деревню, в которой его сопровождали корреспонденты местной печати. Сильно отдающая романами Дюма-отца гипотеза, которую по политико-пропагандистским соображениям особо поддерживают некоторые южнокорейские специалисты, едва ли имеет отношение к действительности. Мне приходилось беседовать с теми, кто в свое время провел рядом с Ким Ир Сеном годы эмиграции, а также и людьми, отвечавшими за находившихся на советской территории партизан и в силу этого часто встречавшимися с будущим Великим Вождем еще во время войны [4; 7; 8]. Все они единодушно отвергают эту версию как несерьезную и лишенную оснований. Такого же мнения придерживается и крупнейшие специалисты по корейскому коммунистическому движению Со Дэ Сук и Вада Харуки [15, с.11, 16]. Наконец, опубликованные недавно в Китае дневники Чжоу Бао-чжуна также опровергают большинство аргументов, которыми пользуются сторонники теории "подмены". Таким образом, легенда о корейской "железной маске", весьма напоминающая авантюрные романы, едва ли может считаться достоверной, хотя, безусловно, извечная привязанность людей ко всяческим тайнам и загадкам неизбежно будет временами способствовать очередному оживлению разговоров на эту тему и даже появлению соответствующих "сенсационных" журналистских публикаций. К началу 40-х на советскую территорию перешло уже немало маньчжурских партизан. Первые случаи таких переходов известны уже с середины 30-х годов, а после 1939 г., когда японцы резко увеличили размах своих карательных операций в Маньчжурии, уход остатков разбитых партизанских отрядов на советскую территорию стал нормальным явлением [11, с.164]. Перешедших обычно подвергали кратковременной проверке, а потом их судьбы складывались по-разному. Некоторые из них поступали на службу в Красную Армию, другие же, приняв советское гражданство, вели обычную жизнь крестьян или, реже, рабочих. Поэтому переход Ким Ир Сена и его людей через Амур в конце 1940 г. не был чем-то необычным или неожиданным. Подобно другим перебежчикам, Ким Ир Сен оказался на некоторое время интернирован в проверочном лагере. Но поскольку к тому времени имя его пользовалось уже определенной известностью (по крайней мере, среди "тех, кому положено"), то процедура проверки не затянулась надолго и уже через несколько месяцев двадцатидевятилетний партизанский командир становится слушателем курсов при Хабаровском пехотном училище, на которых учится до весны 1942 г. Пожалуй, впервые после десяти лет опасной партизанской жизни, полной скитаний, голода, усталости Ким Ир Сен смог отдохнуть, почувствовать себя в безопасности. Жизнь его складывалась удачно. В феврале 1942 г. (по некоторым данным - в феврале 1941 г.) Ким Чжон Сук родила сына, которого назвали русским именем Юра и которому через десятилетия суждено было стать "Любимым Руководителем, Великим Продолжателем Бессмертного Чучхейского Революционного Дела" Ким Чжон Иром {*6}. Летом 1942 г. советское командование приняло решение сформировать из перешедших на советскую территорию маньчжурских партизан специальную часть - 88-ю отдельную стрелковую бригаду, которая располагалась в поселке Вятск (Вятское) близ Хабаровска. Именно в эту бригаду летом 1942 г. получил назначение молодой капитан Советской Армии Ким Ир Сен, которого, впрочем, тогда чаще называли по китайскому чтению его именных иероглифов - Цзинь Жичэн. Командиром бригады стал известный маньчжурский партизан Чжоу Баочжун, который в Советской Армии получил звание подполковника. Большинство бойцов бригады составляли китайцы, так что основным языком боевой подготовки был китайский. Бригада состояла из четырех батальонов, а ее численность, по разным оценкам, составляла от 1000 до 1.700 человек, из которых примерно 200-300 были советскими военнослужащими, направленными в бригаду в качестве инструкторов и контролеров (различные оценки численности биргады, основанные на позднейших воспоминаниях служивших там китайских бойцов, см. [15, с.271, 277]). Партизаны-корейцы, большая часть которых еще в 30-е годы воевала под командованием Ким Ир Сена или вместе с ним, входили в первый батальон, командиром которого и стал Ким Ир Сен. Корейцев этих было немного, по оценкам Вада Харуки, от 140 до 180 человек [15, с.277]. Потекла обычная монотонная и довольно тяжелая жизнь части, находящейся во время войны в глубоком тылу, жизнь, хорошо знакомая многим и многим советским сверстникам Ким Ир Сена. Как ясно из рассказов людей, которые в тот период служили вместе с Ким Ир Сеном или имели доступ к материалам 88-й бригады, она, несмотря на свой специфический состав, вовсе не была частью спецназначения. Ни по своему вооружению, ни по организации, ни по боевой подготовке она принципиально не отличалась от обычных частей Советской Армии. Правда, временами некоторые бойцы бригады отбирались для выполнения разведывательно-диверсионных операций в Маньчжурии и Японии. Советская литература тех лет много говорила об акциях японских диверсантов на советском Дальнем Востоке: взрывах поездов, плотин, электростанций. Надо сказать, что советская сторона отвечала японской полной взаимностью и, судя по воспоминаниям ветеранов 88-ой бригады, не только разведывательные, но и диверсионные рейды в Маньчжурию были обычным делом. Однако подготовку к этим рейдам вели не в Вятске, а в других местах и отобранные для участия в этих акциях бойцы покидали 88-ую бригаду. Сам Ким Ир Сен за время войны ни разу не покинул расположение своей бригады и не побывал ни в Маньчжурии, ни, тем более, в самой Корее [5; 7; 8]. Ким Ир Сену, которому пришлось воевать с семнадцати лет, похоже, нравилось та тяжелая, но упорядоченная жизнь кадрового офицера, которую он вел в эти годы. Некоторые из тех, кто служил вместе с ним в 88-ой бригаде, сейчас вспоминают, что уже тогда будущий диктатор производил впечатление человека властолюбивого и "себе на уме", но вполне возможно, что это восприятие продиктовано последующими событиями, которые не добавили у многих советских сослуживцев Ким Ир Сена симпатии к бывшему батальонному командиру. Как бы то ни было, и Ким Ир Сен был весьма доволен службой, и начальство не жаловалось на молодого капитана. За время жизни в Вятске у Ким Ир Сена и Ким Чжон Сук родилось еще двое детей: сын Шура и дочь. Детей называли русскими именами, и это, пожалуй, говорит о том, что в те годы для Ким Ир Сена возвращение на родину представлялось по меньшей мере проблематичным. По многим воспоминаниям Ким Ир Сен в это время достаточно ясно видит свою будущую жизнь: служба в армии, академия, командование полком или дивизией. И как знать, повернись история чуть иначе, очень может быть, что где-нибудь в Москве жил бы сейчас пожилой отставной полковник или даже генерал-майор Советской Армии Ким Ир Сен, а его сын Юрий работал бы в каком-нибудь московском НИИ и в конце восьмидесятых, подобно большинству столичные интеллигентов, скорее всего, с энтузиазмом участвовал бы в многолюдных шествиях "Демократической России" и подобных организаций. В тот момент никто не мог предсказать, какая судьба ждет командира первого батальона, так что подобный вариант, пожалуй, казался наиболее вероятным. Однако жизнь повернулась иначе. В быстротечной войне с Японией 88-ая бригада не принимала никакого участия, так что утверждение современной официальной северокорейской историографии о том, что Ким Ир Сен и его бойцы сражались в боях за освобождение страны, является стопроцентной выдумкой. Вскоре после окончания боевых действий 88-ая бригада была расформирована, а ее солдаты и офицеры получили новые назначения. В большинстве своем они должны были ехать в освобожденные города Маньчжурии и Кореи, чтобы стать там помощниками советских комендантов и обеспечить надежное взаимодействие советских военных властей с местным населением и органами власти. Самым крупным из занятых советскими войсками городов был Пхеньян, а самым высокопоставленным из корейцев-офицеров 88-ой бригады - Ким Ир Сен, так что нет ничего удивительного в том, что именно он был назначен помощником коменданта будущей северокорейской столицы и вместе с рядом бойцов своего батальона выехал туда. Первая попытка добраться до Кореи сухопутным путем не удалась, так как Андонский железнодорожный мост на границе Китая и Кореи был взорван. Поэтому в Корею Ким Ир Сен прибыл в конце сентября 1945 г. на пароходе "Пугачев" через Владивосток и Вонсан [8]. В последнее время в южнокорейской печати появились утверждения о том, что роль Ким Ир Сена как будущего лидера была предопределена еще до его отъезда в Корею (рассказывают даже о его встрече со Сталиным, якобы произошедшей в сентябре 1945 г.). Эти утверждения, хотя я бы и не стал отметать их без дополнительной проверки, выглядят, однако, достаточно сомнительными. В частности, они полностью противоречат тому, что рассказывали мне во время интервью участники событий -- В.В.Кавыженко и И.Г. Лобода [4;2]. Поэтому все-таки вероятнее, что когда Ким Ир Сен приехал в Пхеньян, ни он сам, ни его окружение, ни советское командование не имели еще никаких особых планов относительно его будущности. Однако появление Ким Ир Сена пришлось весьма кстати. К концу сентября советское командование поняло, что его попытки опереться в проведении своей политики в Северной Корее на местные националистические группировки во главе с Чо Ман Сиком терпят крах. Чо Ман Сик - человек жестких националистических и антикоммунистических взглядов - неоднократно заявлял, что не видит принципиальной разницы между русскими и японцами, и вовсе не собирался идти на поводу у советских военных властей. К началу октября советское военно-политическое руководство как раз начало искать ту фигуру, которая могла бы встать во главе формирующегося режима. Из-за слабости коммунистического движения на севере Кореи делать ставку на местных коммунистов было невозможно: среди них не было фигур, пользовавшихся в стране мало-мальской популярностью. Действовавший на Юге руководитель компартии Кореи Пак Хон Єн тоже не вызывал у советских генералов особых симпатий: он казался непонятным и слишком самостоятельным, да, вдобавок, и недостаточно тесно связанным с Советским Союзом. В этих условиях появление Ким Ир Сена в Пхеньяне показалось советским военным властям очень своевременным. Молодой офицер Советской Армии, партизанское прошлое которого пользовалось в Северной Корее определенной известностью, был, по их мнению, лучшим кандидатом на вакантный пост "вождя прогрессивных сил Кореи", чем тихий интеллигент-подпольщик Пак Хон Єн или кто-либо еще. Поэтому всего лишь через несколько дней после приезда в Корею именно Ким Ир Сену советскими военными властями было предложено (а, точнее сказать, приказано) появиться на торжественном митинге, который 14 октября проводился на пхеньянском стадионе в честь армии-освободительницы, и произнести там короткую приветственную речь. На митинге выступил командующий 25-й армией генерал И.М.Чистяков, который и представил собравшимся Ким Ир Сена как "национального героя" и "знаменитого партизанского вождя". После этого на трибуне поя- вился Ким Ир Сен в только что одолженном у одного из знакомых штатском костюме и произнес в честь Советской Армии речь, многие выражения которой, надо сказать, произвели на присутствовавших странное впечатление. В этом нет ничего удивительного: текст речи был написан в политотделе 25-й армии по-русски и переведен на корейский его советским офицером-корейцем, который не очень хорошо владел литературным корейским языком в его пхеньянском варианте. Появление Ким Ир Сена на людях стало первым признаком его начинающегося восхождения к вершинам власти [3]. Нескольким днями раньше Ким Ир Сен был включен в состав Северокорейского бюро Компартии Кореи, хотя тогда он еще и не стал формальным руководителем коммунистов Севера. Следующим шагом на пути к власти стало назначение Ким Ир Сена в декабре 1945 г. председателем Северокорейского бюро Компартии Кореи, а в феврале по решению советских военных властей он возглавил Временный народный комитет Северной Кореи - своего рода временное правительство страны [10, с.87]. Таким образом, уже на рубеже 1945 и 1946 гг. Ким Ир Сен формально стал высшим руководителем Северной Кореи {*7}. Хотя сейчас задним числом многие говорят о властолюбии и коварстве Ким Ир Сена, по отзывам людей, часто встречавшихся с ним в конце 1945 г., он был удручен таким поворотом судьбы и принял свое назначение без особого энтузиазма. В это время Ким Ир Сен предпочитал простую и понятную ему карьеру офицера советской армии странной и запутанной жизни политика. Например, В.В.Кавыженко, который в то время был начальником 7-го отдела политотдела 25-й армии и часто встречался с Ким Ир Сеном, вспоминает: "Я хорошо помню, как я зашел к Ким Ир Сену как раз после того, как ему предложили стать во главе народных комитетов. Он был очень расстроен и сказал мне: "Я хочу полк, потом - дивизию, а это-то зачем? Ничего я не понимаю, и заниматься этим не хочу"[2]. Отражением хорошо известных военных пристрастий Ким Ир Сена является то обстоятельство, что в марте 1946 г. советские власти рассматривали его в качестве кандидата на пост военного министра объединенной Кореи. В то время еще шли трудные переговоры с амерканцами о создании единого корейского правительства. Неизвестно, насколько серьезно относилась советская сторона к переговрам, но в их преддверии был составлен список возможного общекорейского правительства. Ким Ир Сеун в нем отводилось место заметное, но не первостепенное военного министра (главой правительства должен был стать известный южнокорейский политический деятель левого толка) (РЦКХИДНИ, фонд 17, опись 128, дело 61) Таким образом, на вершине власти в Северной Корее Ким Ир Сен оказался, скорее всего, совершенно случайно и едва ли не против своей воли. Окажись он в Пхеньяне чуть позже или попади он вместо Пхеньяна в какой-нибудь иной крупный город - и судьба его повернулась бы совсем иначе. Впрочем, едва ли Ким Ир Сена в 1946 и даже в 1949 г. можно назвать правителем Кореи в точном смысле слова. Определяющее влияние на жизнь страны оказывали тогда советские военные власти и аппарат советников. Именно они принимали важнейшие решения и составляли важнейшие документы. Достаточно сказать, что до середины 1950-х гг. все назначения офицеров на должности выше командира полка в обязательном порядке согласовывались с советским посольством [6]. Как уже говорилось, даже многие выступления самого Ким Ир Сена были написаны в политотделе 25-ой армии, а потом переведены на корейский язык. Ким Ир Сен был лишь номинальным главой страны. Отчасти сохранилось это положение и после 1948 г., когда на севере Корейского полуострова была провозглашена Корейская Народно-Демократическая Республика. Тем не менее, с течением времени Ким Ир Сен, по-видимому, начал потихоньку входить во вкус власти, равно как и приобретать необходимые для правителя навыки. Как и большинство высших руководителей Северной Кореи, Ким Ир Сен вместе с женой и детьми поселился в центре Пхеньяна, в одном из небольших особняков, которые раньше принадлежали высокопоставленным японским офицерам и чиновникам. Однако жизнь Ким Ир Сена в этом доме в первые годы после возвращения в Корею едва ли можно было назвать счастливой, ибо она была омрачена двумя трагедиями: летом 1947 г. его второй сын Шура утонул, купаясь в пруду во дворе дома, а в сентябре 1949 г. во время родов умерла его жена Ким Чжон Сук, с которой он прожил десять самых тяжелых лет своей жизни и теплое отношение к которой он сохранил навсегда. По воспоминаниям тех, кто встречался тогда с Ким Ир Сеном в Пхеньяне, он мучительно переживал оба несчастья [1]. Тем не менее, бурные события, разворачивающиеся вокруг Ким Ир Сена, не оставляли много времени для скорби. Главными проблемами, с которыми приходилось сталкиваться ему в те первые годы существования КНДР были раскол страны и фракционные конфликты в самом северокорейском руководстве. Как известно, по решению Потсдамской конференции Корея оказалась разделенной по 38-й параллели на советскую и американскую зоны оккупации, и в то время, как советские военные власти делали все, чтобы привести к власти на Севере выгодную им группировку, контролировавшие Юг американцы с не меньшей энергией занимались тем же самым. Результатом их усилий стал приход к власти на Юге правительства Ли Сын Мана. И Пхеньян, и Сеул выдвигали претензии на то, что именно их режим является единственно законной властью на полуострове и не собирались идти на компромиссы. Напряженность возрастала, вооруженные столкновения на 38-й параллели, засылка на территорию друг друга разведывательно-диверсионных групп стали к 1948-1949 гг. обычным явлением, дело явно шло к войне. По сообщению Ю Сон Чхоля, который с 1948 г. был начальником Оперативного отдела северокорейского Генштаба, подготовка плана удара по Югу началась на Севере еще до официального провозглашения КНДР [7; 8]. Однако факт подготовки этого плана в северокорейском Генштабе сам по себе значит немного: с незапамятных времен штабы всех армий заняты тем, что составляют как планы обороны от потенциального противника, так и планы нападения на него, такова рутинная практика. Поэтому куда более важным представляется вопрос о том, когда, как и почему принимается политическое решение о начале войны. В случае с Корейской войной окончательное решение было принято, по-видимому, весной 1950 г., во время визита Ким Ир Сена в Москву и его бесед со Сталиным. Однако этому визиту предшествовали долгие обсуждения ситуации, которые шли как в Москве, так и в Пхеньяне. Похоже, что Ким Ир Сен не был самым решительным сторонником военного решения корейской проблемы, куда большую активность проявляли представители южнокорейского подполья во главе с Пак Хон Єном, которые переоценивали левые симпатии южнокорейского населения и уверяли, что после первого же военного удара на Юге начнется всеобщее восстание и режим Ли Сын Мана падет. Убеждение это было столь глубоким, что даже подготовленный план нападения на Юг, по сообщению одного из его авторов - бывшего начальника Оперативного управления Генштаба КНДР Ю Сон Чхоля, не предусматривал боевых действий после падения Сеула: считалось, что вызванное занятием Сеула всеобщее восстание мгновенно покончит с лисынмановским правлением [7;8]. Из числа советских руководителей активным сторонником военного решения проблемы был Т.Ф.Штыков, первый советский посол в Пхеньяне. Конечно, сам Ким Ир Сен тоже не только не возражал против планируемого нападения. С самого начала своей деятельности в качестве руководителя КНДР он уделял много внимания армии, мотивируя это тем, что мощная северокорейская армия может стать главным орудием объединения. Вообще партизанское и армейское прошлое Ким Ир Сена не могло не привести к тому, что он стал переоценивать роль военных способов решения политических проблем. Поэтому он принял самое активное участие в подготовке планов войны с Югом, которая началась внезапным ударом северокорейских войск ранним утром 25 июня 1950 г. На следующий день, 26 июня, Ким Ир Сен выступил по радио с обращением к народу. В нем он обвинил правительство Южной Кореи в агрессии, призвал к отпору и сообщил, что северокорейские войска начали успешное контрнаступление (текст речи [9, т.5, с.9 -17]). Как известно, на первых порах ситуация благоприятствовала Северу. Хотя всеобщего восстания на Юге, на которое так надеялись в Пхеньяне, все-таки не произошло, лисынмановская армия воевала неохотно и неумело. Уже на третий день войны пал Сеул, а к концу августа 1950 г. под контролем Севера находилось более 90% территории страны. Однако внезапный американский десант в глубоком тылу северян резко изменил соотношение сил. Началось отступление северокорейских войск и к ноябрю ситуация стала прямо противоположной: теперь уже южане и американцы контролировали более 90% территории страны. Ким Ир Сен вместе со своей ставкой и остатками вооруженных сил оказался прижат к корейско-китайской границе. Однако положение изменилось после того, как на территорию страны вступили китайские войска, направленные туда по настоятельной просьбе Ким Ир Сена и с благословления советского руководства. Китайские части быстро оттеснили американцев к 38-й параллели и позиции, которые с весны 1951 г. занимали войска противостоящих сторон, оказались в итоге почти такими же как те, с которых они начинали войну. Таким образом, хотя внешняя помощь и спасла КНДР от сокрушительного военного поражения, итоги войны были обескураживающими и Ким Ир Сен как высший руководитель страны не мог не видеть в этом угрозы для своего положения. Необходимо было как-то обезопасить себя. В условиях успешно развивающегося контрнаступления в декабре 1950 г. в небольшой деревне близ китайской границы состоялся Ш Пленум ЦК ТПК второго созыва. На этом пленуме Ким Ир Сен сумел решить важную задачу - объяснить причины сентябрьской военной катастрофы и причем сделать это так, чтобы полностью снять себя ответственность за нее. Как всегда в таких случаях и делается, нашли козла отпущения. Им оказался бывший командующий 2-й Армией Му Чжон (Ким Му Чжон), герой гражданских войн в Китае, который и был объявлен виновным во всех военных неудачах, разжалован и вскоре эмигрировал в Китай. В конце 1950 г. Ким Ир Сен вернулся в разрушенную столицу. Американская авиация отчаянно бомбила Пхеньян, поэтому правительство КНДР и ее военное командование расположились в бункерах, причудливая сеть которых была выбита в скальном грунте холма Моранбон на глубине нескольких десятков метров под землей. Хотя тяжелая позиционная война и тянулась еще два с половиной года, но роль северокорейских войск в ней была весьма скромной, они действовали лишь на второстепенных направлениях и обеспечивали охрану тыла. Основную тяжесть боев взяли на себя китайцы, и фактически с зимы 1950/51 гг. война приобрела характер американо-китайского конфликта на корейской территории. В то же время китайцы не вмешивались во внутренние дела Кореи и не пытались навязывать Ким Ир Сену линию поведения. В определенной степени война даже развязала Ким Ир Сену руки, так как существенно ослабила советское влияние. К тому времени Ким Ир Сен уже, видимо, полностью освоился со своей новой ролью и постепенно превратился в опытного и крайне честолюбивого политика. Говоря об особенностях индивидуального политического стиля Ким Ир Сена, следует отметить неоднократно проявлявшееся им умение лавировать, использовать противоречия как противников, так и союзников. Ким Ир Сен не раз показывал себя мастером политической интриги, очень хорошим тактиком. Слабости же Ким Ир Сена связаны в первую очередь с его недостаточной общей подготовкой, ведь он не только никогда не учился в вузе, но и не имел возможности заняться самообразованием, а все основные представления о социальной и экономической жизни ему пришлось черпать частью из традиционных воззрений корейского общества, частью - из материалов политзанятий в партизанских отрядах и 88-й бригаде. В результате получалось, что Ким Ир Сен знал, как захватить и усилить свою власть, но не знал, как воспользоваться полученными возможностями. Однако задача, стоявшая перед Ким Ир Сеном в начале 1950-х гг., как раз требовала того искусства лавирования, которым он обладал в полной мере. Речь идет о ликвидации фракций, существовавших с самого основания КНДР в северокорейском руководстве. Дело в том, что северокорейская элита изначально не была единой, в нее входило 4 группировки, весьма отличающихся друг от друга как по своей истории, так и по составу. Это были: 1)"советская группировка", состоявшая из советских корейцев, направленных для работы в государственных, партийных и военных органах КНДР советскими властями; 2)"внутренняя группировка", в которую входили бывшие подпольщики, действовавшие на территории Кореи еще до Освобождения; 3)"яньанская группировка", членами которой были вернувшиеся из эмиграции в Китай корейские коммунисты; 4)"партизанская группировка", к которой относился сам Ким Ир Сен и другие участники партизанского движения в Маньчжурии 30-х гг. Группировки эти с самого начала относились друг к другу без особой симпатии, хотя в условиях жесткого советского контроля фракционная борьба открыто проявиться не могла. Единственный путь к полновластию для Ким Ир Сена лежал через уничтожение всех группировок, кроме его собственной, партизанской, и в избавлении от тотального советского и китайского контроля. Решению этой задачи он и посвятил свои основные усилия в 50-е гг. Об уничтожении фракций в Корее речь идет в другой части книги, и здесь нет смысла вновь подробно останавливаться на всех перипетиях этой борьбы {*9}. В ее ходе Ким Ир Сен проявил немалое умение и коварство, ловко сталкивая своих соперников лбами. Первой жертвой стали бывшие подпольщики из внутренней группировки, расправа над которыми прошла в 1953-1955 гг. при активной поддержке или благожелательном нейтралитете двух других фракций. Далее, в 1957-1958 гг., удар был нанесен по яньаньцам, но они оказались более крепким орешком. Когда в августе 1956 г. Ким Ир Сен вернулся из поездки за рубеж, на состоявшемся пленуме ЦК он был подвергнут острой критике со стороны нескольких представителей "яньаньской группировки", которые обвинили Ким Ир Сена в насаждении в Корее культа личности. Хотя смутьяны были тут же изгнаны с заседания и посажены под домашний арест, им удалось бежать в Китай и вскоре оттуда прибыла совместная советско-китайская делегация с Микояном и Пэн Дэхуаем во главе. Эта делегация не только потребовала восстановить в партии репрессированных яньаньцев, но даже пригрозила возможностью отстранения самого Ким Ир Сена от руководства страной. Судя по имеющимся данным, это была не пустая угроза - план снятия Ким Ир Сена был действительно предложен китайской стороной и всерьез обсуждался {*10}. Хотя все уступки, на которые пошел Ким Ир Сен под этим давлением, и были временными, но сам по себе этот эпизод надолго остался в его памяти, и поныне он часто рассказывает об этом посещающим Пхеньян иностранным делегациям. Урок был нагляден. Ким Ир Сена вовсе не устраивало положение марионетки, которую всемогущие кукловоды могут в любой момент убрать со сцены, и поэтому с середины 50-х гг. он начинает осторожно, но все более настойчиво дистанцироваться от своих недавних покровителей. Глобальная чистка 1958-1962 гг., хотя и не такая кровавая как сталинские чистки (жертвам часто давали выехать из страны), привела к полной ликвидации некогда могущественных "советской" и "яньаньской" фракций и сделала Ким Ир Сена полновластиным хозяином Северной Кореи. Первые годы после подписания перемирия ознаменовались серьезными успехами северокорейской экономики, которая не только очень быстро ликвидировала ущерб, нанесенный войной, но и стала стремительно продвигаться вперед. Решающую роль в этом сыграла помощь СССР и Китая, которая была весьма внушительной. По южнокорейским данным, советская помощь КНДР в 1950-1960 гг. оценивается в 713 миллионов долларов (по большей части - льготные займы), а китайская - в 508 миллионов долларов [18, с.424]. Цифры эти можно оспаривать, но тот факт, что помощь была весьма и весьма серьезной -- бесспорен. Опираясь на эту массированную поддержку, северная экономика развивалась быстро и успешно, на какое-то время оставив Юг далеко позади. Только к концу шестидесятых годов Южной Корее удалось ликвидировать экономическое отставание от Севера. Однако внешнеполитическая ситуация, в которой приходилось действовать Ким Ир Сену, серьезно изменилась из-за начала советско-китайского конфликта. Этот конфликт сыграл в политической биографии Ким Ир Сена и истории КНДР двоякую роль. С одной стороны, он создал для северокорейского руководства, которое сильно зависело от поступавшей из СССР и Китая экономической и военной помощи, ряд проблем, а с другой - немало помог Ким Ир Сену и его окружению в решении сложнейшей из стоявших перед ними задач - в освобождении от советского и китайского контроля. Если бы не раздоры, вспыхнувшие между Москвой и Пекином в конце 50-х, Ким Ир Сену едва ли удалось бы установить собственную единоличную власть в стране, ликвидировать фракции и стать абсолютным и никем не контролируемым диктатором. Однако не следует забывать, что экономически Северная Корея чрезвычайно зависела как от Советского Союза, так и от Китая. Зависимость эта, вопреки утверждениям северокорейской пропаганды, так и не была преодолена на протяжении всей северокорейской истории. Поэтому перед Ким Ир Сеном стояла сложная задача. С одной стороны, он должен был, маневрируя между Москвой и Пекином и играя на их противоречиях, создать возможности для проведения независимого политического курса, а с другой - сделать это так, чтобы ни Москва, ни Пекин не прекратили жизненно важную для КНДР экономическую и военную помощь. Задача эта могла быть решена только при искуснейшем лавировании между двумя великими соседями. И надо признать: в этом Ким Ир Сен и его окружение весьма преуспели. На первых порах Ким Ир Сен склонялся к союзу с Китаем. Этому было ряд объяснений: и культурная близость двух стран, и более тесные связи корейских революционеров с китайским руководством в прошлом, и недовольство Ким Ир Сена критикой Сталина и его методов управления, развернувшейся в СССР. К концу 1950-х годов стало явным, что экономическая политика КНДР все в большей степени ориентируется на китайскую. Вслед за китайским "большим скачком" в КНДР началось движение "Чхоллима", которое, безусловно, было лишь корейской копией китайского образца. В конце 1950-х гг. попал в Северную Корею и стал там основным экономическим лозунгом китайский лозунг "опоры на собственные силы" (чарек кэнсэн), а также многие принципы идеологической работы и культурной политики. На первых порах эти сдвиги в целом не выходили за рамки политики нейтралитета. Печать КНДР не упоминала о советско-китайском конфликте, корейские делегации, в том числе и самого высокого уровня, равно посещали и Москву, и Пекин, развивались экономические связи с обеими странами [18, c.452]. В июле 1961 г. в Пекине Ким Ир Сен и Чжоу Эньлай подписали действующий и поныне "Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между КНДР и КНР", который закрепил союзнические связи обеих стран. Однако лишь неделей раньше аналогичный Договор был заключен и с Советским Союзом, а в действие оба Договора вообще вступали одновременно, так что нейтралитет КНДР проявился и здесь. В то же самое время во внутренней печати КНДР все реже упоминался Советский Союз, все меньше говорилось о необходимости учиться у него. Постепенно свертывалась деятельность Общества корейско-советской дружбы, которое в свое время было одной из самых влиятельных организаций в КНДР. После XXII съезда КПСС, на котором прозвучала критика не только китайских руководителей, но и Сталина, в 1962- 1964 гг. произошло резкое сближение КНР и КНДР, которая в течение этих двух-трех лет полностью солидаризировалась с позицией Китая по всем важнейшим вопросам. Основными пунктами разногласий между Советским Союзом и Кореей стали новые идеологические установки КПСС, принятые после XX съезда и не получившие поддержки и понимания в ТПК: осуждение Сталина, принцип коллективного руководства, тезис о возможности мирного сосуществования. Концепция мирного сосуществования была воспринята Ким Ир Сеном как проявление капитулянтства, а в развертывании критики Сталина он не без основания увидел угрозу собственной неограниченной власти. В эти годы "Нодон синмун" неоднократно выступала со статьями, в которых выражалась поддержка позиции Китая по многим вопросам. Так, резкая критика позиции СССР в советско-китайском конфликте содержалась в привлекшей внимание иностранных наблюдателей редакционной статье "Защитим социалистический лагерь", напечатанной в "Нодон синмун" 28 октября 1963 г. Там же Советский Союз обвинялся в том, что он использовал свою экономическую и военную помощь как средство политического давления на КНДР. 27 января 1964 г. "Нодон синмун" осудила "одного человека" (т.е. Н. С.Хрущева - А. Л.), ратующего за мирное сосуществование, 15 августа того же года в редакционной статье этой газеты выражалась солидарность с возражениями КПК против планировавшегося тогда созыва всемирного совещания коммунистических и рабочих партий. В этой статье впервые содержалось прямое, без обычных прежде иносказаний ("одна страна", "одна из коммунистических партий" и т.п.), осуждение действий СССР и КПСС. Руководство КНДР безоговорочно поддержало Китай во время китайско-индийского пограничного конфликта в 1962 г., а также осудило "капитулянтство" СССР во время Карибского кризиса. Таким образом, в 1962-1964 гг. КНДР вместе с Албанией стала одним из немногих ближайших союзников Китая, почти полностью солидаризировалась с его позицией по всем важнейшим международным проблемам. Эта линия вызвала серьезные осложнения: Советский Союз в ответ резко сократил направляемую в КНДР помощь, что поставило некоторые отрасли северокорейской экономики на грань краха, а также сделало практически небоеспособной корейскую авиацию. Кроме того, начавшаяся в Китае "культурная революция" тоже заставила северокорейское руководство пересмотреть свои позиции. "Культурная революция" сопровождалась хаосом, который не мог не насторожить тяготеющее к стабильности северокорейское руководство. Вдобавок, в те года во многих китайских хунвэйбиновских публикациях появились нападки на корейскую внутреннюю и внешнюю политику, на Ким Ир Сена лично. Уже в декабре 1964 г. "Нодон синмун" впервые выступила с критикой "догматизма", а 15 сентября 1966 г. она осудила "культурную революцию" в Китае как проявление "левого оппортунизма" и "троцкистской теории перманентной революции". Приезд в Пхеньян советской партийно-правительственной делегации во главе с А.Н.Косыгиным в феврале 1965 г. ознаменовал собой отказ КНДР от однобокой пропекинской ориентации, и с середины 60-х гг. руководство КНДР стало проводить политику последовательного нейтралитета в советско-китайском конфликте. Порою беспрерывное лавирование Пхеньяна вызывало немалое раздражение и в Москве, и в Пекине, но Ким Ир Сену удавалось вести дело так, что это недовольство ни разу не приводило к прекращению экономической и военной помощи. Окончательное закрепление нового статуса корейско-китайских отношений, который мог быть оценен как развитие союзнических отношений при сохранении нейтралитета КНДР в советско-китайском конфликте, произошло в ходе визита в КНДР в апреле 1970 г. Чжоу Эньлая. Показательно, что тогдашний премьер Госсовета КНР выбрал именно Северную Корею для своей первой зарубежной поездки после бурных лет "культурной революции". В течение 1970-1990 гг. Китай был вторым по значению (после СССР) торговым партнером КНДР, и в 1984 г. на КНР приходилась примерно 1/5 часть всего товарооборота Северной Кореи [19, с.197]. Краткий период прокитайской ориентации ознаменовался окончательным уничтожением последней оставшейся фракции: в конце 50-х гг. Ким Ир Сен успел изгнать или физически уничтожить подавляющее большинство членов "советской группировки". С этого момента все высшие посты оказались в руках старых соратников Ким Ир Сена по партизанской борьбе, которым он доверял если не полностью, то куда больше, чем выходцам из других фракций, а сам Ким Ир Сен наконец-то обрел вся полноту власти в стране. Наконец -то он добился того, чего желал еще с начала 50-х гг.: отныне он мог править полностью единолично, не оглядываясь ни на внутреннюю оппозицию, ни на мнение могущественных союзников-покровителей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что как раз с рубежа 50-х и 60-х гг. в жизни Северной Кореи происходят немалые изменения, на место осуществлявшегося ранее прямого копирования советских образцов приходит утверждение своих методов организации производства, культурных и моральных ценностей. Начинается пропаганда идей "чучхе", подчеркивание превосходства всего корейского над всем зарубежным. Впервые термин "чучхе" прозвучал в речи Ким Ир Сена "Об искоренении догматизма и формализма в идеологической работе и об установлении чучхе", произнесенной 28 декабря 1955 г., хотя впоследствии, уже в начале 1970-х гг. северокорейская казенная историография стала утверждать, что, дескать, сама теория "чучхе" была выдвинута Вождем еще в конце двадцатых. Документы, подтверждающие эту теорию, не заставили себя долго ждать: после 1968 г. было издано несколько речей, якобы произнесенных Ким Ир Сеном в молодости и, разумеется, содержащих слово "чучхе". Что же до более поздних речей Вождя, произнесенных им на самом деле и ранее опубликованных, то в них просто внесли исправления и стали печать в "дополненном" виде. Хотя объяснению термина "чучхе" уже посвящена не одна сотня томов, для любого северокорейца все довольно однозначно: "чучхе" - это то, что написал Великий Вождь и его наследник. С 60-х гг. северокорейская пропаганда не устает подчеркивать превосходство истинно корейских идей "чучхе" (иногда их еще называют "кимирсенизмом") над марксизмом и вообще любыми иностранными идеологиями. На практике же выдвижение идеологии "чучхе" имело для Ким Ир Сена в первую очередь практическое значение, так как давало основания освободиться от иностранного (советского и китайского) влияния в области идеологии. Впрочем, можно предположить, что честолюбивому Ким Ир Сену также доставляло немалое удовольствие сознавать себя теоретиком международного масштаба. На первых порах отход от просоветской ориентации в начале 60-х гг. сопровождался и резким ужесточением политики в отношении Южной Кореи. По-видимому, на Ким Ир Сена и на его окружение в середине 1960-х гг. произвели большое впечатление успехи вьетнамских повстанцев, поэтому освободившись от в немалой степени сдерживавшего их советского контроля они, похоже, решили попытаться развернуть на Юге активное антиправительственное партизанское движение по южновьетнамскому образцу. До начала 60-х гг. подобные намерения, если они и возникали, пресекались Москвой, но теперь ее позиция была объявлена "ревизионистской". При этом ни Ким Ир Сен, ни его советники совершенно не учитывали, что политическая обстановка в Южной Корее совсем иная, чем во Вьетнаме, и что население Юга отнюдь не готово выступить против своего правительства с оружием в руках. Крупные волнения в Южной Корее начала 60-х, проходившие под общедемократическими и, отчасти, националистически-антияпонскими лозунгами, похоже, были восприняты Пхеньяном и лично Ким Ир Сеном чуть ли не как признак готовности южнокорейцев к коммунистической революции. Снова, как и в конце 40-х гг., когда шло планирование нападения на Юг, северокорейская верхушка приняла желаемое за действительное. В марте 1967 г. в корейском руководстве произошли немалые перемены. Были снят с постов и репрессирован ряд деятелей, руководящих разведывательными операциями на Юге. Это означало и серьезную перемену в стратегии по отношению к Югу. От рутинной разведывательной деятельности северокорейские спецслужбы перешли к активной кампании по дестабилизации сеульского правительства. Снова, как и двумя десятилетиями ранее, на южнокорейскую территорию стали забрасываться обученные на Севере "партизанские" группы. Самый известный инцидент такого рода произошел 21 января 1968 г., когда подготовленная группа из 32 северокорейских спецназовцев попыталась взять штурмом Голубой Дом - резиденцию южнокорейского президента в Сеуле, но потерпела неудачу и была почти вся перебита (лишь двоим ее бойцам удалось бежать, а один попал в плен). Одновременно с этим Ким Ир Сен, видимо, не без влияния тогдашней трескучей антиамериканской риторики Пекина, пошел и на резкое обострение отношений с США. Всего лишь через два дня после неудачного налета на Голубой Дом, 23 января 1968 г. корейские сторожевики захватили в нейтральных водах американское разведывательное судно "Пуэбло". Едва успела американская дипломатия урегулировать этот инцидент и добиться освобождения захваченных членов экипажа (на переговоры ушел почти год), как последовало новое происшествие такого же рода: 15 апреля 1969 г. (между прочим, как раз в день рождения Великого Вождя) северокорейскими истребителями был сбит над Японским морем американский разведывательный самолет EC-121, весь его экипаж (31 человек) погиб{*12}. Несколько ранее, в октябре-ноябре 1968 г. на Юге Корейского полуострова шли настоящие бои между южнокорейской армией и северокорейскими частями спецназначения, которые организовали тогда самое большое за все послевоенное время вторжение на территорию Юга (со стороны Севера в рейдах участвовало около 120 человек). Возможно, что Ким Ир Сен всерьез воспринял тогдашнюю пекинскую воинственную демагогию (в духе: "третья мировая война будет концом мирового империализма!") и собирался использовать возможный крупный международный конфликт для того, чтобы решить корейский вопрос военным путем. Однако к началу 1970-х гг. стало ясно, что никакой серьезной поддержки в южнокорейском обществе северокорейская политика не находит, и что ни на какое коммунистическое восстание там рассчитывать не приходится. Осознание этого факта привело к началу секретных переговоров с Югом и подписанию знаменитого Совместного Заявления 1972 г., которое ознаменовало начало определенных контактов между руководством обеих корейских государств. Это, впрочем, не означало, что руководство КНДР отказалось от использования военных и квазивоенных методов в отношениях со своим южным соседом и главным врагом. Для северокорейских спецслужб и впоследствии осталось характерно то, что они сочетали рутинную и понятную деятельность по сбору информации с террористическими акциями, направленными на дестабилизацию обстановки на Юге. К самым известным акциям такого рода можно отнести "рангунский инцидент", когда 9 октября 1983 г. три северокорейских офицера, нелегально проникшие в столицу Бирмы, попытались взорвать южнокорейскую правительственную делегацию во главе с тогдащшим президентом Чон Ду Хваном. Сам Чон Ду Хван уцелел, но 17 человек из состава южнокорейской делегации (включая министра иностранных дел и заместителя министра внешней торговли) были убиты, а 15 - ранены. Покушавшиеся попытались скрыться, но были задержаны. Несколько позднее, в ноябре 1987 г., северокорейские агенты взорвали южнокорейский авиалайнер над Андаманским морем (опять близ той же Бирмы). Одному из агентов удалось покончить с собой, но его напарница Ким Єн Хи была задержана. Цель этой акции была неожиданно проста - с ее помощью северокорейские власти рассчитывали отвратить зарубежных туристов от поездки в Сеул на приближающиеся Олимпийские Игры. Разумеется, никаких результатов эти акции не принесли. Более того, стремительное экономическое развитие Юга, который к тому времени остал Север далеко позади, превратилось в серьезную проблему для северокорейского руководства. Контраст между двумя Кореями и в уровне жизни, и в степени политических свобод был к концу правления Ким Ир Сена грандиозным и продолжал возрастать. Одной из важнейших задач режима стала в этих условиях борьба за сохранение информационной изоляции, и северокорейские власти делали все, от них зависящее, чтобы скрыть от своего населения правду о Юге. Не исключено, впрочем, что не только простые северокорейцы, но и руководство страны было лишено доступа к объективной информации о жизни Южной Кореи. К 1990 г. Южная Корея была образцом успешного развития, в то время как Север стал воплощением неудач. Однако мы можем только гадать о том, насколько сам Ким Ир Сен был осведомлен о степени отставания его удела. 1960-е гг. были отмечены серьезными переменами и в северокорейской экономике. В промышленности с начала этого времени утверждается "тэанская система работы", полностью отрицающая даже самые робкие формы хозрасчета и материальной заинтересованности. Экономика военизируется, централизованное планирование становится всепроникающим, целые отрасли реорганизуются по военному образцу (у горняков, например, даже вводится деление на взводы, роты и батальоны, устанавливаются звания, аналогичные военным). Похожие реформы проходят и в сельском хозяйстве, где их именуют обычно "метод Чхонсанли". Название это дано в честь небольшой деревни близ Пхеньяна, в которой Ким Ир Сен провел в феврале 1960 г. 15 дней, "руководя на месте" работой местного кооператива. Приусадебные участки, равно как и рыночная торговля, объявляются "буржуазно-феодальным пережитком" и ликвидируются. Основой экономической политики объявляется автаркия, "революционный дух опоры на собственные силы", а идеалом - полностью самообеспечивающаяся и жестко контролируемая производственная единица [21, с.101]. Однако все эти мероприятия не привели к улучшению экономической ситуации. Наоборот, на смену экономическим успехам первых послевоенных лет, достигнутых во многом за счет не только советской и китайской экономической помощи, но и копирования экономического опыта СССР, пришли провалы и неудачи. Система, которая установилась в КНДР после того, как Ким Ир Сен получил вожделенную полноту власти, оказалась в итоге существенно менее эффективной, чем старая, навязанная извне в конце 40-х гг. В этом проявилось одно из важнейших свойств Ким Ир Сена, о котором уже говорилось здесь: он всегда был силен в тактике, но не в стратегии, в борьбе за власть, но не в управлении страной. Его победы часто, слишком часто оборачивались поражениями. С 70-х годов экономика КНДР оказывается в состоянии стагнации, рост прекращается, жизненный уровень большинства населения, и без того достаточно скромный, начинает быстро снижаться. К сожалению, тотальная секретность, окутывающая в КНДР всю экономическую статистику, не позволяет судить о динамике развития корейской экономики. Большинство южнокорейских экспертов полагает, что хотя в 70-е гг. темпы экономического развития заметно снизились, но в целом оно продолжается (см.: [22,с.294]). В то же время ряд информированных советских специалистов в частных беседах с автором высказывал мнение, что экономический рост в Северной Корее полностью прекратился уже к 1980 г. В конце 1980-х гг. спад промышленного производства принял такие масштабы, что это обстоятельство было вынуждено признать даже северокорейское руководство. В этих условиях стабильность северокорейского общества обеспечивается только жестким контролем над населением в сочетании с массированной идеологической обработкой. И по размаху деятельности репрессивных органов, и по массированности идеологического воздействия режим Ким Ир Сена, пожалуй, не имеет себе равных в мире. Упрочение режима своей единоличной власти Ким Ир Сен сопровождал интенсивной кампанией самовосхваления. После 1962 г. северокорейские власти стали всегда сообщать, что в очередных выборах приняло участие 100% зарегистрированных избирателей, причем все 100% проголосовали в поддержку выдвинутых кандидатов. С этого же времени культ Ким Ир Сена в Корее приобретает такие формы, которые производят на неподготовленного человека подавляющее впечатление. С особой силой восхваление "Великого Вождя, Солнца Нации, Железного Всепобеждающего Полководца, Маршала Могучей Республики" начинается с 1972 г., когда с чрезвычайной помпой было отпраздновано его шестидесятилетие. Если до этого пропаганда личности Ким Ир Сена в общем не выходила за те рамки, в которых удерживалось восхваление И. В.Сталина в СССР или Мао Цзэдуна в Китае, то после 1972 г. Ким Ир Сен стал, безусловно, самым прославляемым руководителем современного мира. Все достигшие совершеннолетия корейцы были обязаны носить значки с портретом Ким Ир Сена, эти же портреты помещаются в каждом жилом и служебном помещении, в вагонах метро и поездов. Склоны прекрасных корейских гор исчерчены здравицами в честь Вождя, которые высекаются в скалах многометровыми буквами. По всей стране памятники ставили только Ким Ир Сену и его родным, причем эти огромные статуи часто становились объектом религиозного поклонения. В день рождения Ким Ир Сена (а этот день с 1974 г. стал главным государственным праздником страны) все корейцы обязаны возложить к подножию одного из этих памятников букет цветов. Изучение биографии Ким Ир Сена начинается в детском саду и продолжается в школах и вузах, а труды его заучиваются корейцами наизусть на специальных собраниях. Формы воспитания любви к Вождю чрезвычайно разнообразны и даже перечисление их заняло бы слишком много времени. Упомяну лишь о том, что все места, в которых побывал Ким Ир Сен, отмечены специальными мемориальными досками, что даже скамеечка, на которую он как-то присел в парке, является национальной реликвией и тщательно оберегается, что дети в детских садах обязаны перед обедом хором благодарить Ким Ир Сена за свое счастливое детство. Имя Ким Ир Сена упоминается практически в любой корейской песне, а герои фильмов совершают невероятные подвиги, вдохновляемые своей любовью к нему. "Огнеподобная верность Вождю" является, как утверждает официальная пропаганда, главным достоинством любого гражданина КНДР. Пхеньянские обществоведы даже разработали специальную философскую дисциплину - "суренгван" (в несколько вольном переводе - "вождеведение"), которая специализируется как раз на изучении особой роли вождя во всемирно-историческом процессе. Вот как формулируется эта роль в одном из северокорейских вузовских учебников: "Народные массы, не имеющие вождя и лишенные его руководства, не в состоянии стать истинным субъектом исторического процесса и играть творческую роль в истории... Присущие коммунистам партийность, классовость, народность получают свое наивысшее выражение именно в любви и верности вождю. Быть верным вождю означает: проникнуться пониманием того, что именно вождю принадлежит абсолютно решающая роль, укреплять значение вождя, в любых испытаниях верить только вождю и без колебаний следовать за вождем." [24, с.261, с.275]. К сожалению, мы мало знаем о том, как складывалась личная жизнь Ким Ир Сена с конца пятидесятых. С течением времени он все более отгораживал себя от иностранцев, да и от большинства коренного населения. Ланьков А.Н., "Северная Корея: вчера и сегодня" 1998-01-01

0 0г.

[

] [

]

Вернуться назад